Интервью с пилотом Гражданской Авиации, Героем Советского Союза Иваном Андреевичем Кашиным
Продолжение...
Глава города Александр Анатольевич Хлиманков вручает Ивану Андреевичу Кашину ленту, нагрудный знак, свидетельство и удостоверение Почётного гражданина города Брянска, 28 июня 2017 года
Интервью с пилотом Гражданской Авиации, Героем Советского Союза Иваном Андреевичем Кашиным. Часть 1
– В 1970 году произошёл знаменитый в истории терроризма захват самолёта. Захватчики – отец и сын Бразинскасы. Погибла стюардесса Надя Курченко… До вас информацию доводили?
Для всего лётного состава информация была закрыта, а именно для пилотов всё доводили. Обо всём что случалось – всё доводили. Кто на вынужденную сел, кто разбился, от Ан-2, до самых высших самолётов.
– Как ваше «приключение» с вооружённым захватом и попыткой угона началось?
Вернулся из Москвы. Я туда на тренажёр летал, и в это самое время там мой дядя умер, разведчик. У него было шесть медалей «За отвагу». Когда я мальчишкой был, на его костюме пересчитывал: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть – все «За отвагу»… Отвоевал, женился, и уехал в Москву. Там работал в милиции участковым…
– А когда стали КВСом (командир воздушного судна) на Як-40?
В 1971-ом году. Но тогда говорили КК – командир корабля. Полтора года КК отлетал.
Вновь полетел в Москву. Погода дрянненькая была, но нормально в Быково сел, загрузился и лечу в Брянск. Вот эти ребята – бандиты – четверо, сели в Быково.
– Помните, какой это борт был?
Як-40 СССР-87607, старенькая трёхтонка без реверса и даже без автопилота (Як-40к выпущен САЗ, Бортовой №: СССР-87607 в эксплуатации с 23 июля 1971 года. В 1987 году передан в ЦНИИМАШ, дальнейшая судьба неизвестна – предположительно в 90-е пущен на металл…). Бортпроводниц у нас не было, и контейнер – конфетки и бутылочки, стоял около аварийной двери в салоне, слева по полёту за кабиной. Кому надо конфетку взять, или водички попить – самообслуживание.
А экипаж у меня: Станислав Талпекин – первый самостоятельный полёт в качестве второго пилота, с Ан-2 переучился. С бортмехаником – Николаем Никитиным, мы жили в одном доме.
Когда нападение началось, бортмеханик услышал, что зазвенели бутылки. Сидение бортмеханика было пристяжное, он поднимается, открывает дверь – перед ним ствол. Он по стволу ударяет, и пытается закрыть дверь. Но остался кончик ствола, и он не позволил закрыться двери.
Як-40К бортовой № СССР-87607 после штурма группой захвата 2-го ноября 1973 года
Александр Иванович Попрядухин - герой штурма захваченного Як-40К, принимавший на себя огонь угонщиков, стоя прямо перед распахнутым бортовым люком, и отвечавший им встречными выстрелами из двух пистолетов. Александр Иванович уроженец посёлка Сивск Навлинского района Орловской области РСФСР (ныне территория Алешенского сельского поселения Навлинского района Брянской области). Он стал первым из сотрудников милиции, удостоенных в мирное время высшей награды Родины - звания Герой Советского Союза («Золотая Звезда» № 10741)
– А по инструкции было положено с закрытой дверью летать?
На Ан-2 не закрывали, а на Яке – закрыта всё время.
Николай потом рассказывал – кончик ствола наверх поворачивается, сейчас стрельнёт. Он отстранился, может случайно. Выстрел.
Нападение! Я ногой фальш-розетку только нажал, и диспетчер спрашивает:
– 607-й, у вас, нападение?
– Да.
– Ваше решение?
Я говорю:
– Буду садиться в Брянске.
– Понял, посадка обеспечена.
Дальше… Бортмеханика бандиты вытащили в салон, он встал на ноги и схватил их за два ружья, а третий в него стреляет, в живот. Он как-то изогнулся, и жакан входит в живот, не задев брюшину и выходит, а контейнер остался в ране. Николай падает. Пассажир бросился помочь – тоже схватил эти два ружья, но тот – с обреза в него стреляет, в правое плечо. На пассажире была болоньевая куртка или плащ зелёного цвета, грубый болон, тогда такие только появились. Жакан прошёл по касательной к телу, и не причинил сильных повреждений. Но выстрел над ухом – это, конечно, шок, и…
– Разгерметизация произошла?
Нет, разгерметизации не было. Но я над этим не задумывался – система кондиционирования работала.
Захватчики заранее решили уничтожить одного из пилотов – с одним легче справиться. Это выпало на мою долю. В начале захвата они стреляют жаканом в область пилота через перегородку. Там радиостанции, приборы стоят. Жакан пробивает перегородку и плющится, и вот такая блямба ударяется о моё кресло, потеряв силу. Что-то там стукнуло, посмотрел – дырка, сантиметра два в диаметре в перегородке.
В кабину стучатся. Славик пытается прикрыть дверь. Заусеница от выстрелов не даёт закрыть замок, чуть-чуть есть зазорчик. Он дверь держит.
Крик такой истошный:
– Откройте, суки!
И всё сплошь матом дальше. Слава посмотрел в глазок – увидел ствол ружья, потом говорил:
– Как в ствол «Авроры» заглянул.
Он только пригнулся – выстрел. Попали в пульт управления рации. Она работает, но канал не сменить.
Он топорик аварийный из-под меня вытащил, закрыл дверь, топорик заложил:
– Давай, лети.
Уже Калугу прошли, начал раньше обычного снижаться – обычно мы снижались за 100 километров, а тогда – может за 150. Начал снижаться, и вдруг дверь распахивается. Они били дверь, топорик выпал. А я уже снизился до 400 метров, шасси выпустил, закрылки выпустил, всё – уже приготовился. И тут распахивается дверь. Ствол к голове, матом кричат:
– Будете садиться – будем стрелять пассажиров.
Инструкция: «Во имя спасения пассажиров выполнять требования».
– Давай в Москву.
– Вячеслав Михайлович Янченко рассказывал, что в инструкции было две позиции: первая – «Не допустить угон в третью страну», и вторая – «Делать всё для сохранения жизни пассажиров»…
Да. Но у меня только вторая часть была.
Полёт в Москву продолжался. Я уклонился, думаю – «Что-то у меня не сходится АРК, трасса и курс», диспетчеру говорю:
– Как по трассе?
Он:
– Доверните влево.
Ну, довернул, градусов, наверное, на 20.
Шёл, шёл, шёл:
– Вы на трассе.
Летели-летели, сильный ветер встречный, я попросился пониже, шёл на 5700 – снижаюсь на 4500. А потом переговоры с землёй какие-то странные:
– Вы, командир экипажа, коммунист?
– Коммунист.
– А второй пилот?
– Коммунист.
– А бортмеханик?
– Он – тоже член партии.
– Ага…
И молчок. А оказалось, с Орла подняли два истребителя, и они шли с одной скоростью за мной, ждали команды – в Москву с таким грузом лететь нельзя. Подлетаем к Серпухову, надо снижаться.… Когда узнали, что все коммунисты, видимо, что-то где-то согласовали, и разрешили лететь во Внуково. А Внуково – значит, в черту Москвы не заходишь. На Внуково иду, с диспетчером посадочным разговариваю, он:
– По схеме будете заходить, или с прямой?
– Какой по схеме! Керосина нет.
– Ясно, понял, удаление 19, левее 400.
Потом, проходит время:
– Удаление 13, левее 200.
Ну, я думаю – «Трогать не буду курс», раз несёт меня на курсовую.
ОСП не работает, я ищу, где его включить. А тумблёрчик наверху маленький, я его включил – заработал, но привода ещё не поймал. Тут поспокойней стало, а диспетчер:
– Нет?
– Нет.
– Левее 100, удаление 10.
Четыре километра, надо на радиостанцию попасть, на привод. Короче говоря, когда уже приводы поймали, стрелки встали – заработали, я ничего не говоря, снижаюсь… Туман, туман, туман… Ни огней подхода красных, ничего не видно. 50, 30 метров…
А вариантов уже никаких нет, только садиться…
У меня уже лампочка остатка топлива горит, одна загорелась, вторая нет ещё, и вдруг – какой-то просвет небольшой, но туман ещё, и лампочка одна раз – мигнула. Через какие-то доли секунды я увидел зелёный и зелёный, ярко горят – начало полосы. Ну, начало полосы, начал добирать, потихонечку добирал, добирал, радиовысотомер уже показывает «0». Кинул взглядом – добираю. Добрал, больше некуда, а он летит… И вдруг какое-то слева пламя, не факел, а пятно белое, и ш-ш-ш – зашуршало, сел. А сел я точно у «Т», нарочно не придумаешь. На тренировке чтобы так попасть, а тут вслепую! Сел, а боковых огней не видно.
Полоса широкая во Внуково, там Ту-114 садился. Только сел, и ещё не успел очухаться, а диспетчер:
– Давайте на магистральную полосу, вас там встретят.
Во Внуково две полосы, надо искать где магистральная. Я начинаю влево двигаться, двигался-двигался, смотрю – белые огни, увидел, белые огни, значит край полосы, и там, через какое-то время, небольшое – голубенькие, сворачиваю, и слева машина стоит.
Я за ней, на другую полосу перерулил, дошёл почти до торца полосы, машина разворачивается, и вжик – уехала. Диспетчер командует:
– Давай, разворачивайся, и продвинься вперёд.
И сразу, как только зарулил, остановился:
– Развернитесь.
Я развернулся, рулю, он:
– Прорулите ещё, ещё, ещё…
Захватчик кричит:
– Останавливайся, останавливайся!
Я жму на тормоз, а там свободный ход же, я ему:
– Жму на тормоза, видишь, не останавливаемся, наверное, что-то перебили.
И большая белая полоса – это оценка посадки, на три, четыре, пять, и опять на четыре, уже после знака «Т». Ну, дорулил до этой полосы, диспетчер:
– Останавливайтесь.
Я нажал побольше, самолёт тык, остановился. Говорю:
– Во! Только донакачал тормоза.
Бандит стоит сзади с обрезом. У них был обрез, одноствольное ружье, и двуствольное ружье – трое вооружены, а четвёртый с дипломатом, там патроны.
Пошла торговля, и длилась она очень долго. Я сел около 12.00, даже может чуть попозже, а переговоры длились до 17.20…
Группу захвата возглавлял Попрядухин, уроженец Брянской области. Идут на захват, а снаряжения для взлома никакого. С пожарного щита они багор взяли, топор…
В переговорах с бандитами договорились забрать раненных из самолёта, их перевязала жена пассажира Володи Гапоненко, это он пытался обезвредить бандитов. Она тогда летела с мужем к родителям в Брянск. Володя месяца три назад умер. С ними была дочка, 3,5 года, Лариска. Она сидит, с матерью разговаривает, тихо в салоне, и слышно:
– Мам, а какой дядя папу убил? Мама, а какой дядя будет нас убивать?
Бандит в ответ:
– Заткни рот ребёнку!
Раненых вытащили на носилках, пассажиры помогли, а захватчики контролировали, чтобы ни одного пассажира не выпустить. Славик вышел заправить самолёт, я говорил ему:
– Ты не возвращайся.
Славик заправил самолёт, и вернулся. Я говорю:
– Зачем вернулся?
– Ну, как я тебя одного оставлю?
Шац Александр Иванович диспетчером на рулении был. Разговариваем через него:
– Как у вас там?
– Все нормально, тихо, переговаривают о чём-то.
– Ладно, договоримся…
Бандиты ещё в воздухе написали записку – «Вы даёте нам полтора миллиона долларов, мы оставляем всех целыми, и выдадим две банды, которые хотят угнать два Ту-154». Это дословно, даже сейчас помню.
Захватчик увидел, что правое крыло объезжает бронетранспортёр, обрадовался. Он думает – «О! Деньги привезли».
Но сверху бронетранспортёр был открытый, и я заметил штыки группы захвата. Самих солдат не видно, сверху чуть-чуть штыки видны. Я посмотрел – «Ёлки зелёные!».
Договаривались, что 750000 долларов бандиты возьмут в Москве, и мы летим до Ленинграда, там заправляемся на 1500 километров, и захватчикам передают ещё 750000, и после в Америку… Так у них по плану было. Слава Талпекин как про Ленинград услышал, полез в карты. Я ему:
– Брось глупостями заниматься. Отсюда нас не выпустят никуда.
– Это же даже теоретически неисполнимо.
Так они же не знают. Но они вообще… Неучи. Вместо карты смотрели на два нарисованных полушария из атласа, линейкой расстояние меряли.
Сидим, захватчики открыли бортовую переднюю дверь, и вдруг, звук снизу… Дверь открыли, а группа захвата её багром заблокировала. Крик был, я не расслышал, Славик слышал:
– Стреляйте пассажиров, нас обманули!
Стреляли, я спросил, есть ли раненные среди пассажиров.
Открываю форточку: один лежит… Я не знал, кто он, смотрю – в джинсах. Все пассажиры как пассажиры, а захватчики – молодёжь в джинсах. Бандит, оказалось. Помню, увидел, что у него почему-то на груди лежит шариковая ручка, а мне Юрка Нуждин точно такую подарил. Я подумал – «Ёлки зелёные, моя ручка…»
Короче говоря, мне сказали:
– Это лежит бандит.
– Ясно, а среди пассажиров?
Смотрю – кто-то с кинокамерой громадной на плече снимает. В салон бросили шашку со слезоточивым газом, «черёмуха» кажется, и удушье пошло, першение, сопли с носа, слёзы с глаз, стрельба идёт, а этот снимает. Подошёл настолько близко, стоит рядом и снимает в морду…
Я закрыл форточку, а Славка говорит и показывает мне:
– Гляди, если бы ты не посмотрел в форточку, то пуля у тебя была бы в голове.
Я оборачиваюсь посмотреть, и тут – вторая пролетает… Если бы я на след первой не посмотрел, то вторая точно была бы в голове… А началось с жакана, что долетел до меня без убойной силы, тут ещё с БТРа пару очередей по самолёту дали. И если бы сидел неподвижно, две пули было бы в голове.
Всего мимо меня 5 смертей прошло мимо – ещё посадка без топлива при нулевой видимости.
Тут угонщики как заорали:
– Всё! Всё! Сдаёмся!
В общем, тогда я сказал:
– Всё нормально, прекратите стрельбу – они сдаются.
Все перестали стрелять, это наши охранники и группа захвата Попрядухина. Все, перестали стрелять, бандиты сдались. Один, который был с дипломатом, выпрыгнул из самолёта, и его подстрелили, он по оси самолёта, справа, лежит, голова по ходу самолёта, ноги к хвосту.
Главарь застрелился, двое осталось в салоне. Один из них, который был с двуствольным ружьём, выпрыгивает и сдаётся – его взяли. А четвёртый, подошёл к двери – «Твою мать, высоковато прыгать» – метр восемьдесят с аварийной двери. Не стал выпрыгивать. Откинул кресло, положил ружьё, и пошёл. Вот тут пассажиры на него набросились. А он хиппи такой был, волосы длинные, большие, и волос у него тогда порвали много...
А тут ещё и задний трап забарахлил, наконец, выпустился. Бойцы пошли по трапу в салон. Вытащили этого парня.
Один техник, который сидел на заднем сидении – наверно напряжение сказалось, как только трап зашипел, выскочил, и в него группа захвата – щёлк. Ему в руку попало. Он упал, глянули, а пуговицы аэрофлотовские. Всех раненых в больницу повезли.
Двое подходят к открытой двери:
– Выходи!
Я оборачиваюсь, они с пистолетами на меня. Я говорю:
– Второй пилот пускай выходит, а я ещё на связи побуду.
Они Славика вывели, Славик оделся, пошёл, и тут сразу к нему из Управления Гражданской Авиации подскакивают. Выхожу из самолёта. Стоят трое – Андропов, сразу узнал, Бугаева узнал, а третий не знаю кто, вроде Щёлоков. Но все такие здоровые, оказывается, они тоже в бронежилетах были. Я Бугаева-то узнал, Андропова вижу, кому докладывать? Ну, Бугаеву, наверное. Доложил, что командир корабля Кашин, так и так, он:
– Молодцы, молодцы, всё нормально, идите.
Ну, и потом:
– Одевайтесь, а то холодно.
Я пошёл, взял дипломаты – три, и штурманский портфель у второго пилота. Выхожу, а пальто моего нету. Я вижу – Славиково висит, а он по ошибке одел моё пальто. Вышел в моём пальто, а тут сразу к нему представители с Управления. Он подходит, у него спрашивают:
– Где тут что?
А он рассказывает что-то, рассказывает, а потом:
– Ну, а среди бандитов есть, кто там, такие..?
Он:
– Да не знаю.
И тут уже прошли плоскость правую, где лежит паренёк, который с дипломатом с патронами был.
Идёт, они сзади:
– А это кто, бандит или пассажир раненый лежит?
Славик не видит, кто за ним идёт, а идут Бугаев, Андропов, и Щёлоков, и он:
– А х.. его знает. О! Они все в джинсах были – это бандит тоже.
Подходит замполит какой-то там с Управления:
– Ты хоть при министрах-то не ругайся.
Он оглянулся:
– Твою мать!
И от них только ж-ж-жик кругом. Ну, вот я выхожу, он мне пальто отдал:
– На твоё пальто, оно в дырках.
Все разошлись, ну, и мне из машины высовывается один:
– Давайте, одевайтесь.
Я оделся, взяли нас в машину, и повезли на допрос. Это уже где-то в начале седьмого вечера.
Ну, и – допрос, часов до трёх ночи, а потом нас отпустили в профилакторий во Внуково, там мы покушали. Нам сказали:
– Там вам по стакану спирта дадут.
Никто ничего не дал почему-то. А потом поговорили немножко. Уставшие, перекусили, задремали. Я сплю, и вдруг слышу Славика:
– А-а-а-а-а…
Я толкнул его – он перестал кричать. Утром просыпаемся, я говорю:
– Что ты во сне кричал?
– Я спал, это ты храпел всю ночь.
Я говорю:
– Я не храпел.
Попикировались. Потом перекусили, нас опять чуть-чуть допросили, может минут десять, уточнили детали.
Я попросил проведать раненых. Дали РАФик, мы доехали. В больницу нас не пропустили, но рассказали про их состояние. Бортмеханику сделали две операции: одну сделали, вроде всё нормально, но оказалось, что диафрагму между кишечником и лёгкими повредило, и она хлопает, воздух набирается. Пришлось вторую операцию делать…
У механика внутри нашли только контейнер, а жакан прошёл насквозь. Состояние было близко к критическому…
Тут позвонили в больницу, нашли нас и снова допрашивали. Не долго, час-полтора. После отправили домой попутным рейсом. Везли нас наши лётчики. Пока добирались, мечтали распить купленную на последние деньги бутылку типа «бренди».
Явились домой, у Славика на первом этаже стол накрыт, и Лора моя там сидит… И опять начали мы рассказывать, рассказывать, рассказывать… Уже совсем не интересно. В нашем доме в восьми квартирах жили лётчики – пришёл пилот, один, второй. И всем расскажи…
В основном Славик рассказывал. Он больше меня видел и знал – я-то больше за штурвалом был…
– Раньше было положено оружие на экипаж.
Да, но только в приграничных районах – Сухуми, Минводы, Калининград. Питер, по-моему, тоже вооружали.
Ну, а Москва – все свои, не положено было.
– И всё же – если бы у вас было оружие?
Если бы у нас был хотя-бы один пистолет, то угонщикам после первого выстрела надо перезарядить, а тут их только и щелкай. Всех их можно было бы побить, проблем бы не было. В 82-м Гасоян так и поступил. Но у нас не было оружия.
– То есть вы теоретически были готовы стрелять?
Конечно, ещё бы.
– Вроде бы в Аэрофлоте была инструкция – «В случае захвата пытаться маневром самолёта, сбить с ног».
С пассажирами этого делать нельзя.
– С самолётом что стало?
Самолёт три или четыре месяца простоял в Москве, его и дезинфицировали там и… Невозможно избавиться от этой «черёмухи». А потом, его ведь при штурме разгерметизировали – когда группа захвата стреляла. 68 пробоин с левой стороны, со стороны аварийных дверей, и 28 пробоин с правой стороны.
– А в кого они стреляли, они же не видели никого?
Не знаю. Ну, как – в меня, и Славик Талпекин сидит. Когда стреляют, почему-то залетают пули в кабину. А слякоть, и коврик в пилотской кабине мокрый. Вот оно шипит, и пар идёт, или дымок. А он сидит и давит пули ногой в коврик. Штуки четыре задавил, наверное. Под левой рукой у Славы перекидной подлокотник был, так в него пуля попала сзади.
Простоял самолёт, а уже, по-моему, к весне ближе, его дезинфицировали. Его перегнали на высоте 3000 в Минск на 401 АРЗ своим ходом. Всё нормально было, он даже с заправкой был, хорошо хоть по крыльям не стреляли, там ведь керосин был. Отремонтировали, потом борт летал.
– Вернули вам?
В Брянск.
– А когда списали?
Прошло… Я уже командиром эскадрильи был, наверное, в 1982-ом году.
– То есть ещё девять лет он фактически..?
Да, летал.
– Не жалко было расставаться?
Меня вызывают:
– Слушай, там приехали за самолётом, за твоим СССР-87607, облетать надо. Ты, наверное, полетишь, облетаешь?
– Да конечно, не вопрос, облетаю.
И вот я облетал его, обошёл, посмотрел, попрощался и они забрали его. Угнали куда-то, то ли в Тамбовскую область, толи ещё куда…
– Вы вообще себе когда-нибудь представляли, что Вам Героя дадут?
Мы думали – выгонят…
– Отлетались!
– Ёлки зелёные, полетать не удалось…
Вот такие разговоры были.
– А когда стало известно, что вместо того, чтобы наказать, вам награды дадут?
Уже мы в Брянске были. Прилетели, тут рассказываем, рассказываем, и кто-то в ответ сказал:
– Слушай, на вас здорово замахнулись.
Я говорю:
– Что, опять пороть?
– Да нет, награждать будут – пассажиру «Орден Красной Звезды», второму пилоту «Орден Красной Звезды», а тебе Героя.
Я говорю:
– Что!? Да ну, ерунда какая-то…
Ну, а потом сказали, что точно награждать будут. Может через недельку мы это прослышали, а потом ещё через недельку нам сказали:
– Да, указ будет.
– А кто награждал, чьим решением?
Ну, я так понимаю, что это Министр Гражданской Авиации – Бугаев. Представление, вообще, пишет непосредственный начальник. Он писал, а вручал таджик, по-моему – Холов Хашуа Холович, они из каждой республики, по месяцу дежурили в Москве по очереди, вот мы на него попали. А приказ зачитал грузин, секретарь…
– Скажите были те, кто сочувствовал, а были ли те, кто за спиной…
Ой, конечно, были, и знаю кто. Я сначала точно не знал, но догадывался кто, но потом догадка подтвердилась. Вижу разговоры такие:
– Да, это любой мог бы сесть, любой бы мог сесть…
Но я думаю, что если на химработах не поработал, когда руки быстрее головы делают, то может быть и тяжко пришлось бы. Так вот этот пилот, он на втором круге:
– Всё, шасси убрал, сажусь на грунт!
Потом раз – и где-то, метрах на 30-40 увидел землю. Бортмеханик без команды выпустил шасси, он немножко подвинулся скольжением, сел на полосу.
– А на Як-40 допускалось работать ногами?
Ну, конечно – в любой момент, скольжение даже в воздухе делают, если проморгают, топливо вырабатывается с одного крыла и с другого крыла, с кессонов, то в одном больше килограмм на 500 – надо выровнять, то тогда берёшь, ногами подержишь, и насосы выравнивают, пассажиры не почувствуют этого. Он как истребитель.
– Было такое объявление – «Летим туда-то», как обычно стюардесса говорит, а командир экипажа – «Герой Советского Союза такой-то». Вас так же объявляли, или у Вас был «закрытый» приказ?
По-разному, то объявят, то не объявят. Я старался, чтобы они не объявляли. Не хорошо как-то, пассажиры на тебя пялятся.
Секретарь обкома был, в общем, попали в ситуацию, что плохая погода была, и дают туман 400 в Брянске, но я командир эскадрильи был, минимум – 50х700. А ночью, это я тренировался в управлении нашем, и даже с других управлений приезжали в Москву, а меня заперли на тренировку – «Шторка СИВ – система имитации видимости», она автоматическая, если ты заходишь на посадку, доходишь до предельной высоты и не видишь землю, то надо уходить на второй круг. Не видишь землю – значит шторкой закрыт, а когда уходишь на второй круг, маленькая перегрузка, только берёшь штурвал на себя – шторка открывается, и свободно можно.., а так тебе шторка закрывается, и ты землю не видишь, тренировка была такая. И вот командир отряда потренировал день, ну, наверное, не понравилось ему что взлёт, заход на посадку, уход на второй круг, и опять заход на посадку, а там человек десять-двенадцать сидят, и ждут совей очереди. По три, по четыре захода, потом опять меняются, там, по-моему, шесть заходов надо сделать, а шторка работает автоматически. Ну, вот я в Домодедово тренировался, всё управление, и начальники.
Я думал полететь в Сочи – все-таки 6 часов, а на Москву это 1.50 – туда и обратно. Слетать надо, хоть 25 часов налетать, но летал то я всегда больше.
– Кстати, как вам аэродром в Сочи?
Нормально. Ну, и, в Сочи не получилось полететь:
– Полетишь в Москву.
Я:
– Чего это?
– Сизенко летит.
– Ну, ладно.
Я пилота-инструктора посадил туда, он полетел. Прилетаем – туман 400. Дали туман 400, я снижаюсь, если я не увидел землю на 50 метрах, я должен уйти на второй круг, и улететь на запасной в Гомель – это 240 километров.
– А вам это было сильно надо?
Конечно, или в Москву опять возвращаться, а тут секретарь обкома – Евгений Иванович.
Обидится, если его отвезу или в Гомель, или обратно в Москву.
Я взял, и ляпнул:
– Заходик хоть дадите?
А дежурил бывший военный лётчик – Бухматов Володя, такой мужик, шутливый…
Стал снижаться, снижаюсь, всё, уже нам на полосу выходить, он говорит:
– Так погода – 50х700.
Всё, имею право, системы работают, всё нормально, захожу, сажусь. Сели, пробежал. Туман, так он и есть 400, туда-сюда 50 метров не считается…
Ну, сел, рулю, а тут секретаря встречают на машинах, все эти подхалиманы, или обслуга. Он:
– Что такое? Я ничего не понял, как мы сели?
Я говорю:
– Да по приборам, у нас погода 50х700. Это нормальная обычная посадка.
Ну, ладно, на машину садят его, и он уехал. Подходит командир отряда, а он 31 год проработал на командных должностях, и у него налёту – семи тысяч нету. А он раза три подавал на заслуженного пилота, а там минимум надо десять. Так и не получил. Он как пошёл на меня:
– Что ты делаешь! Ты знаешь, кого вёз?!
Я говорю:
– А что бы Вы на моем месте делали, обратно в Москву, или в Гомель повезли бы?
– Но ты не имел права садиться…
Подводит, что наказывать меня надо. Я говорю:
– Подожди, 50х700 дали же.
– Да что ты, меня за дурака считаешь?
Правда, погода плохая была. Он раз – наверх к диспетчеру, там Бухматов сидит:
– О! Виктор Иванович, привет, что Вы там?
– Какая погода была, когда Кашин садился?
– Сейчас посмотрю (посмотрел), 50х700.
– А где ты взял её?
– Ну как, с метеостанции принесли.
– Угу. Ладно.
С вышки на метеостанцию спускается, на первый этаж. Там сидит синоптик. Заходит:
– О! Виктор Иванович, ну как, что, погодка радует?
Он с таким видом:
– А ну дайте мне ваши погоды…
Дают, а Бухматов уже всё обошёл, всё сделал.
– А что такое? За какое время?
Смотрел-смотрел, вот где я садился – 50х700.
– Вы что! Меня за дурака считаете, я что, не знаю, 700 метров или туман 400!
Ну, пришёл оттуда, ворчал-ворчал, и замолчал. А заслуженного пилота так и не дали ему.
– Скажите, пожалуйста, вы, когда Героем стали, пытались использовать своё звание чтобы кому-то помочь из коллег?
Нет, ребята, во-первых, 36 лет, что я в этих областях, я кроме полётов-самолётов ничего не знал. Куда я буду обращаться, к кому? И потом, я 20 лет был засекреченным Героем Советского Союза.
– Тот же Вячеслав Михайлович Янченко писал, что он пытался своего второго пилота, которого с ним вместе взрывали, выдвинуть на КВС. «Я и Бугаеву написал, подписался «Герой Советского Союза», расписал, что тот тоже орденом Боевого Красного Знамени награждён, а его не продвигают, зажимают второго пилота». Вызвали на парткомиссию, навтыкали, и сказали – «Хоть ты и Герой, но сиди тихо».
Я ходил в школы, может в институт какой пойду выступлю, а так, мне запрещалось.
Отлетал саннорму, я же рядовой, и 16-го или 17-го приехал в Елец к родным, к отцу с матерью. Ну, а они на 19-ое затеяли посиделки – собрать всю родню и… Там сестра двоюродная – Рая, с мужем, я, со всей своей компанией – два сына и жена, четверо, ну и ещё соседи были. Ну, и все про это говорят. Я никому ничего не говорил, и указа-то ещё не было, сидим, выпиваем, и вдруг…
Ну, выпиваем, кушаем, а Райка – сестра, та всё знает, у неё в Брянске какой-то друг есть – Коля Чурсим, подполковник, он рассказывает такие вещи… И как начинала рассказывать, и вот рассказывает-рассказывает, и про этот самолёт:
– Вот там было то-то, я хочу сказать, что-то, то…
– Да подожди ты, откуда ты знаешь?
– Чурсим всё знает, он рассказывал.
И вот рассказывает-рассказывает, и вдруг звонок. Открыли:
– Распишитесь вот тут, телеграмма, кто Кашин?
– Я, давайте.
Санька берёт, брат, переворачивает:
– Вань, это тебе
– Ну, давай прочту.
– Да нет уж, я сам прочту: – «Бугаев тчк Поздравляем присвоением высокого звания Героя Советского Союза зпт вручением Ордена Ленина зпт медали Золотая Звезда тчк».
Тут тишина, а потом мать:
– Вань, да это что, с тобой было?
Ну, что ж, не скроешь теперь. Сестра:
– От сволочь! Мы тут рассказываем, как было, а он сидит и словом не обмолвится!
– Ты же сама слова не даёшь сказать!
Поругались с ней маленько.
– Наливай…
– Скажите, когда вы стали командиром эскадрильи?
В 1980-ом году замкомэском немножко поработал, и нас разделили, потому-что слишком много самолётов, слишком много экипажей – две эскадрильи. Я командиром эскадрильи стал, а командир эскадрильи старой, остался командиром другой. Рядом две комнаты, ну, планируем, согласовываем, нормально, дружно жили.
А потом пошли неполадки. Объединили, меня оставили, того в рядовые командиры, и молодого назначили зам. командиром эскадрильи. Он и сейчас ещё летает на Як-40.
– Когда у вас стюардессы появились на Як-40?
Наверное, после Нового Года, в 1974-ом году. Они окончили курсы, позанимались.
– И сколько стюардесс было, одна или две?
Одна.
– Скажите, у вас не было желания перейти на какую-то другую технику?
Мне Бугаев предложил, когда после вручения я из Кремля приехал к нему:
– Захочешь на любую технику – без проблем, вне очереди. С квартирой вопрос будет решён в любом месте Союза.
Я отказался.
– А чего так?
Не знаю… Все ребята дружные, жили здесь, и на химработах работали. Не знаю…
– То есть решили не покидать коллектив?
Да.
– Скажите, пожалуйста, когда стали чувствоваться центробежные явления по Союзу – Украина, Азербайджан, Армения, Латвия, Литва, когда стало ощущаться, что Союз к развалу идёт?
А не знаю, я до 1992-го года долетал. Наверное, в конце 1991-го года.
– То есть стало ощущаться что..?
Да, а так мы летали без проблем, у нас-то ничего не было, а все союзные республики – там было всё. А у нас только Москва и Ленинград более-менее снабжались. В республиках – всё, что угодно.
Откровенно говоря, я ни в какую политику не вмешивался… Ну, чувствовалось, конечно.
– Отношение, например, национальных отрядов?
Нет, в отрядах. У лётного состава может и были такие… Потому что, когда я полетел первый раз в Степанакерт, я слетал предварительно в Минск с пилотом-инструктором, и с ним же в этот день долетел до Баку, и там готовились в Степанакерт. И мы заходим на посадку, всё там изучаем, а уже ночь, утром лететь надо, а они что-то там бормочут, бормочут, а потом слышу такой голос, какой-то, из далека:
– Куда они лезут, завтра там костей не соберут.
Я так прислушался, а они ещё и громче, начинают в открытую говорить. Я подхожу к штурману и спрашиваю:
– Вы это слышите? Что мы, сами туда летим, или на прогулку туда летим, нас заставили лететь, мы выполняем полёт.
Вот инструктор, второй пилот, экипаж, все есть, и я проверяющий у них. Я говорю:
– Или мы прекращаем готовиться и завтра не полетим, потому, что не готовы, или Вы их выгоняете.
Он что-то там:
– Т-р-т-т-т…
Моментально ушли, и всё, мы ещё, наверное, часок позанимались, схему захода изучали, я вот до сих пор её помню, что надо не помню, а вот эту гадость помню.
– Было такое явление – «зайцы». Вам приходилось с этим делом сталкиваться? И говорили, что чем дальше на юг, тем с этим делом было хуже, вплоть до того, что стоя летели.
Там проще было улететь зайцем, да. Я знаю, что проще было у грузин, или у армян. У них говорили:
– Билет вот.
– Некуда садиться.
Лётчиков сначала без билета пускали.
Ну, коснулся вопрос того, что, я уже командиром эскадрильи стал, бортмеханик с запашком ходит иногда, ёлки зелёные, показалось, наверное… А потом узнал – летит экипаж с ночёвкой – Свердловск и Челябинск, мы летали с ночёвками. Они, в Брянске может и не возьмут, а с Горького, до Набережных Челнов, там посадку делали, возьмут пассажира, и может там до Свердловска возьмут. За это он им покупает водки. Решил проследить. Попробовал – нет, всё чисто, нормально. А потом поймали. Бортмеханик, специально что ли, где-то находил зайца. Их вообще-то и искать не надо было, их навалом было… Выгнали бортмеханика, вроде тихо стало.
Ну, а так, некоторые командиры тоже…
– Старые лётчики вспоминают, что раньше (сейчас такого вроде нет) безбилетник в аэрофлотовской форме, или в военной лётной – это был не заяц, это было нормальное явление…
Это вполне возможно.
Приходилось летать… Отказываются пилоты на Степанакерт, плохой аэродром, но я уже несколько раз там был. А потом – «Да лучше я сам слетаю». И всё нормально, и вот один раз ночёвка в Степанакерте, то мы прилетели, разгрузились, что надо отдали. Я должен был отвезти три тонны конденсаторов, изготовленных в Степанакерте, на Ташкентский завод телевизоров. Загрузился этими конденсаторами, отвёз в Ташкент.
И там меня направляют обратно в Степанакерт, загружают такими же конденсаторами. Возврат – 50% брака.
Полторы тонны загружают, я прилетаю в Степанакерт. Ну, так получилось – туда слетал, сюда слетал, уже время подходит, надо ночевать.
В гостинице ночевали, запомнился туалет – без воды – просто дырка… Не знаю почему, но у них все стены в туалете загажены. Не знаю, как они – стреляли что ли? Очко здесь, а сзади стенка, и там всё в дерьме. Только открыл дверь – «О-о-о!», закрыл. Походили-походили, справили нужду в стороне…
Вновь загружают три тонны везти в Ташкент. Подходят и говорят:
– Есть у нас хороший человек, богатый, и ему нельзя поездом, нельзя машиной. Билет официально на самолёт не купить. Никак не выбраться из Степанакерта, довезёте?
А я ж без пассажиров, у меня-то груз.
– Ну, ладно, довезём.
Прилетаем в Ташкент. Пассажира друзья встречают, на машине к самолёту подъехали. Вышел без багажа. Я спрашиваю:
– А вещи?
– Это вам.
В машину раз, и уехал. Посмотрели, а там ящик хороших фруктов, во втором ящике – коньяк.
– Он боялся добираться через Азербайджан?
Там всё было перекрыто азербайджанцами…
Иван Андреевич Кашин с женой - Ларисой Дмитриевной Кашиной. Лариса Дмитриевна скончалась 2-го января 2017 года
Брянский городской Совет народных депутатов 28 июня 2017 года единогласно одобрил присвоение Ивану Андреевичу Кашину звания Почётный гражданин города Брянска
– Как бы вы оценили Брянский авиаотряд на общем фоне аэрофлота по тем временам?
Отряд был на хорошем счету. Одна эскадрилья, первая, когда я пришёл, была в Брянске, вторая эскадрилья в Смоленске, и третья эскадрилья – в Калуге – вот такой был тогда отряд. В Брянске у нас стояло 4 самолёта Як-12, и 30 или 40 По-2, а лётчиков было 19 человек, мы пришли – 21 стало. Ну, а самолёты стоят, По-2. Два Як-12 летают, по санзаданию, это два человека: Афонский, который в войне участвовал, и ещё один – Вася Хлусов. И ещё один Ан-2, Гришка Ильюшин, а почему он никуда не ходил переучиваться – потому, что на Ан-2 зимой спирт давали. 21 литр бачок, 20 литров заливали. И я у него вторым пилотом был, он как обледенение:
– Не трогай, не трогай!
А когда уже невмоготу, он:
– Давай!
– Какую?
– Минимальную.
А там 4 литра в минуту расход, 8 литров в минуту, и 12 – максимальная, и когда уже всё обледенело – «В-р-р-р-р»:
– Хорош, выключаем.
Стёкла видно, и всё. Лётчики работали только на По-2, два человека – Афонский и Хлусов – на Як-12 летали; комэски и все остальные, командир объединённого отряда летал тоже только на По-2. Мы пришли:
– На чем летать?
– На Як-12.
– Что?! Вон стоят По-2, а сюда не касайтесь.
А потом мне пришлось улететь в Смоленск – там полетать. Из Смоленска перевели меня в Вязьму, там организовали звено, там поставили Ан-2, Як-12, и два По-2. Ну, чтобы они летали по ближним районам, Ан-2 пассажиров только возили, по всем пунктам. Там побыл немножко, летал я вторым пилотом и на Як-12 по санзаданиям.
– Когда по вашей памяти исчезли По-2?
А вот как перебрались мы на военный аэродром, это, наверное, в 1960-ом году, По-2 остались. По-моему, их отдали в аэроклуб, точно не могу сказать, но там их ещё стояло много самолётов.
Один дикий случай был, я на Ан-2 летал, а Юрка Нуждин на По-2, переучиваться на Ан-2 он не захотел, а Як-12:
– Да ну его, этот Як-12, я уже забыл его, я на По-2 буду.
На химработах его сбили кирпичом. В винт попал кирпич, бросили ребятишки, 5 метров высота – тряска началась… Он сел на вынужденную – всё прошло нормально, сел нормально.
– А не боялись за столбы, за провода зацепиться?
Мы же знаем линии и смотрим. Один хороший мужик говорил:
– Ох, как мы под проводами летали!
– Ну, что ты брешешь, когда я летал?
– Ну, мы же с тобой летели под проводами!
– Да не было никогда, что я, дурак, под проводами летать?
Иван Андреевич Кашин и Константин Чиркин во время работы над интервью
– Скажите, пожалуйста, мы разговаривали с лётчиками, и многие вспоминают, что лётчик был человеком, в большом понимании этого слова, где-то до года 1980-го. Потом лётчик – это уже была такая рабочая сила для менеджеров – «Вы там летайте, а мы здесь великие, мы руководим». У вас так же было, или это больше в Москве и Питере?
Я такого не ощущал. Куда не прилетишь – в деревню, колхоз, большая деревня или малая, район, лётчик прилетел на химработы. Для них это не диковинка, потому, что рассев удобрений – или Ан-2, или в основном По-2, Як-12 мало было. А потом По-2 постепенно списывали, начали появляться больше Як-12, потом стали Ан-2 приходить, пришло два, экипажи, экипажи, экипажи… Як-40… До 1992 года летали много, а теперь аэродром есть, а авиации нет. Раньше разлёт в 20 направлений в день нормой был, теперь раз в неделю рейс, если организуют хоть куда-нибудь, уже счастье.
Интервью брали Олег Корытов, Константин Чиркин
Литературная обработка: Олег Корытов
Источник: www.Airforce.ru
Интервью с пилотом Гражданской Авиации, Героем Советского Союза Иваном Андреевичем Кашиным. Часть 1
Свидетельство-интервью Героя Советского Союза Ивана Андреевича Кашина |
